Ганнибал - Страница 142


К оглавлению

142

Старлинг заглянула в шкаф лишь после того, как приняла ванну и хорошенько потрудилась над своим внешним видом. Открыв дверцы шкафа, она обнаружила вечерний наряд, состоящий из шелкового кремового платья длиной до пола и великолепной, расшитой бисером накидки. Платье имело спереди узкий, но весьма глубокий вырез.

На туалетном столике оказалась пара сережек в виде изумрудных подвесок без всякой огранки — так называемых кабошонов. Камни пылали огнем, несмотря на отсутствие на них привычных граней.

С волосами у Старлинг никогда не было никаких проблем. Даже не имея привычки к такого рода одеяниям, она не стала долго торчать перед зеркалом. Бросив взгляд на свое отражение и убедившись в том, что все предметы туалета сидят как надо, Старлинг вышла из спальни.

Немец-домовладелец расстарался и соорудил камины гигантских размеров. В камине гостиной ярко пылало бревно внушительной длины. Шелестя шелком, Старлинг подошла к теплотворному очагу.

Из угла гостиной доносились звуки клавесина. За инструментом сидел доктор Лектер. Он был облачен во фрак.

Доктор поднял глаза и у него, казалось, оборвалось дыхание. Рука его повисла в воздухе над клавиатурой. Поскольку звучание клавесина замирает мгновенно, в помещении наступила тишина, и лишь спустя некоторое время они оба услышали, как вздохнул доктор Лектер.

У камина их ждали два ликера с тонким ломтиком апельсина в каждом бокале. Передав один из бокалов Старлинг, доктор Лектер произнес:

— Даже в том случае, если мне пришлось бы видеть вас ежедневно, этот вечер я запомнил бы навсегда.

— Кстати, сколько раз вы меня видели? Этого я не знаю.

— Только три раза.

— Но здесь…

— Все, что недавно происходило здесь, находилось вне времени. В том, что я видел, нет и не могло быть ничего личного, и оно надежно закрыто от всех, включая меня, вместе с вашей историей болезни. Однако должен признаться, мне сегодня было приятно смотреть на вас спящую. Вы очень красивы, Старлинг.

— Игра природы, доктор Лектер.

— Если бы человек мог заслужить привлекательность своими трудами, то и в этом случае, Старлинг, вы оставались бы столь же прекрасной.

— Спасибо, доктор.

— Никогда не говорите «спасибо». — Легкого движения головы Ганнибала Лектера оказалось достаточно, чтобы выразить всю степень его недовольства. Кто-то иной на его месте, возможно, швырнул бы свой бокал в камин.

— Я говорю то, что хочу сказать, — ответила она. — Неужели вам больше понравилось бы, если бы я произнесла:

«Весьма рада, что вы так считаете, доктор». Звучало бы это, конечно, витиеватее, но содержало бы смысла не больше, чем мои незатейливые слова. Впрочем, и в том и другом случае все было бы чистой правдой.

Она подняла бокал на уровень своих глаз цвета прерий, считая тему исчерпанной.

Доктор Лектер вдруг осознал, что, несмотря на свою ученость и все попытки проникнуть в ее сознание, он не способен ни предсказать поступки Старлинг, ни, тем более, их контролировать. Он мог сколько угодно кормить гусеницу и шептать заклинания над куколкой, но то, что вылупится из нее, все равно станет отвечать только ее натуре и окажется вне его контроля. Доктора даже заинтересовало, не нацепила ли она сейчас под платье на ногу свой «сафари» сорок пятого калибра.

Старлинг улыбнулась ему, изумрудные кабошоны серег сверкнули в свете камина, и монстр, именуемый Ганнибалом Лектером, еще раз восхитился про себя своим вкусом и хитростью.

— Клэрис, пища взывает к чувствам обоняния и вкуса — самым древним нашим чувствам, центры которых расположены в самых глубинах мозга. Восприятие вкуса и запаха предшествовало возникновению чувства жалости, и поэтому жалости не остается места за моим столом. Игра на коре головного мозга, скрытой под сводом черепа, является подобием того света, который открывает нашему взору чудеса, изображенные на стенах собора и под его сводами. Чудеса эти могут оказаться более занимательными, нежели театральное представление. — Доктор Лектер приблизил лицо к лицу Старлинг, чтобы лучше увидеть выражение ее глаз, и продолжил:

— Я хочу, чтобы вы поняли роль, которую вы призваны сыграть в нашем ужине, и то, какие новые богатые краски вы можете в него внести. Клэрис, давно ли вы внимательно изучали свое отражение в зеркале? Думаю, что давно. Сомневаюсь, что вы вообще когда-либо делали это. Пройдите в зал и встаньте перед трюмо.

Доктор Лектер снял с каминной доски канделябр и подошел к зеркалу.

Высокое зеркало являло собой прекрасный антик восемнадцатого века. Стекло его слега затуманилось, и в амальгаме появились трещинки. Когда-то трюмо стояло в замке «Во-ле-Виконт», и только Богу известно, что оно успело увидеть.

— Посмотрите, Клэрис. Это очаровательное видение в стекле — вы. Этим вечером вы некоторое время будете видеть себя со стороны. Как бы с расстояния. Вы увидите то, что явится выражением справедливости, и будете говорить только правду. У вас всегда хватало отваги говорить то, что вы думаете. Но при этом на вашем пути стояли некоторые ограничения. Я хочу повторить еще раз — жалости нет места за этим столом.

Будут произнесены слова, которые сейчас могли бы показаться вам неприятными, но за ужином вы найдете их забавными или даже очень смешными. Если вы услышите слова настолько правдивые, что они причинят вам боль, помните — истина этих слов относительна, преходяща и изменчива. — Отпив из бокала, доктор продолжил:

— Если вы вдруг почувствуете, что в вашей душе начинает завязываться боль, помните, что завязь эта скоро распустится пышными цветами облегчения. Вы меня понимаете?

142